Я – Ванда Рудольфовна Келлер, дочь провизора, родилась в городе Уржуме Вятской губернии 16 апреля 1887 года.

До 15 лет я жила в этом городке, где отец мой служил провизором в земской аптеке, а мать давала уроки иностранных языков. Когда мне минуло 8 лет, я начала учиться дома, а 11 я поступила во 2 класс местной гимназии. Переходя каждый год с наградами из класса в класс, я дошла до 6 класса, после чего родители, желая дать мне большее развитие и больше знаний, поместили меня в Казанскую Ксенинскую гимназию, где я окончила курс с золотой медалью в 1905 году. В 8 классе я избрала своею специальностью  новые языки, чтобы изучить их для поездки за границу. Надо сказать, что я с детства мечтала о курсах, и именно естествознание влекло меня к себе. Сначала сама природа, которую я всегда любила, затем простые беседы, детские статьи по естественной истории, позднее уроки в гимназии доставляли мне истинное наслаждение, и мой интерес к естествоведению превратился в сознательное желание изучить его серьезно. С этой целью я решила поехать за границу.

В первый же год после окончания гимназии я, как члены семьи, в которой все работали, захотела также трудиться  и занялась уроками. Я готовила и к вступительным экзаменам (это дело, как наиболее живое, мне нравилось больше всего), и репетировала, и давала уроки немецкого и французского языков. Несмотря на массу дела, я не изменяла своему естествознанию: в тот год я прочитала Дарвина, кое-что по астрономии, биологии – вообще с того года я перестала идти ощупью к достижению своей цели. Я пользовалась каждым рефератом, каждой публичной лекцией, чтобы хотя немного быть подготовленной к предстоящим серьезным занятиям. Осенью должна была осуществиться моя мечта – заграница и университет, но меня постигла неудача: сложившиеся обстоятельства отняли у меня все – они отняли возможность ехать за границу.

Это было весной 1906 года, я приуныла: впереди были только уроки, на которых я должна была передавать те неполные гимназические знания, которые меня не удовлетворили; я чувствовала, что этого мало, что я скоро выдохнусь и я сознавала, что было бы совсем другое, если бы я взялась за дело преподавания с серьезными знаниями и подготовкой.

Но вот судьба мне улыбнулась: в тот год в университет были допущены женщины. Я поступила на отделение естественных наук физико-математического факультета. День поступления был самым счастливым днем в моей жизни.

Я с жаром принялась за дело и ушла в него вся. Для меня открылся совершенно другой мир!

Теперь я училась не по книгам, а по живым образцам. С каждым годом я втягивалась в занятия все сильнее и сильнее. Особенно  пристрастилась я к биологическим наукам. Часами просиживала я в лабораториях и кабинетах с микроскопом, среди препаратов, пробирок и часто, не замечая ужасной атмосферы химической лаборатории, проводила там по пять-шесть часов, вдыхая воздух, отравленный сероводородом и другими газами. Так проходило время до 3 часов; наскоро пообедав, я бежала на уроки и до 7, а иногда до 9, я не принадлежала себе. Вечером я отдыхала за какой-нибудь химией, физиологией или ботаникой. Несмотря на физическое утомление, я была бодра и счастлива: у меня было любимое дело.

Но были, конечно, и черные дни… Очень неприятно, например, было запрещение экзаменовать нас, вольнослушательниц; затем как огорчила меня весть о недопущении нас к практическим работам – ведь это значило лишать самого главного, самого существенного! Самым же ужасным ударом для нас был циркуляр 1908 года, вследствие которого мы, вольнослушательницы должны были покинуть университет.

Путь к университетскому образованию был отрезан. На средине я остановиться не хотела и поехала в Петербург, желая продолжать работать на Бестужевских курсах, но, в виду переполнения, меня не приняли, и я тогда же подала прошение на Московские курсы. Попасть так поздно (то были конец сентября и начало октября) было очень трудно. В ожидании ответа я вернулась в Казань. Сознание, что я осталась за бортом, вся эта неопределенность были тяжелы, так что, когда в середине октября, нас снова приняли в университет, я до того была измучена, что даже кабинетная работа не дала мне на первых порах забвения. Эта ломка не прошла бесследно; у нас не было даже надежды, что нам дадут кончить, и наши ряды заметно поредели. Тот год я посвятила специальной работе и с 9 до 3  сидела с микроскопом. Интерес работы и хороший профессор-руководитель помогли мне оправиться от неудач.

 В целях заготовить материал для зимы, так как с осени я намеревалась взяться за сочинение по специальности, я поехала на Кавказ. Там собрала я гербарий, небольшую коллекцию насекомых и возвратившись осенью домой, принялась за работу. Кончить ее в тот год мне не удалось, так как нужно было сдавать дополнительные экзамены при мужской гимназии. Сначала я разрывалась между университетской работой, подготовкой к дополнительным экзаменам и уроками, которые за все время университетской жизни я не прерывала. Не выдержавши того напряжения, я принуждена была оставить все и скорее ехать из города. Дополнительные экзамены пришлось отложить до следующей, то есть до нынешней, весны. Я решила было кончить начатое сочинение, но мое прошение об оставлении в университете еще на год для окончания работы не было удовлетворено, потому что все необходимые восемь семестров и все практические работы имелись у меня на лицо.

Масса занятий по предстоящим полукурсовым (а в течение всего университетского курса мы не имели права сдавать ни одного экзамена), а также испытаниям при Государственной комиссии, кроме того подготовка к дополнительным экзаменам – все это вместе, поглощая все мое время и мою энергию, едва ли дало бы возможность окончить задуманную мною работу.

 Университет дал мне много: он обогатил мою душу, мой ум. Несмотря на все препятствия и затруднения, которые пришлось испытать за время пребывания в его стенах, он все-таки мне дорог.

Много впереди работы и, может быть, затруднений, но хочется верить, что купленное столь дорогой ценой  огорчений, трудов и здоровья даст хотя что-нибудь и для других.

Как часто препятствия и трудности заставляли бессильно опускать руки, снова подниматься в надежде на лучшее будущее и многое прощать ради достижения заветной цели!

НАРТ  ф.88 оп.1 д.2225 лл.293-295. Подлинник.