Людмила Густавовна Сундстрем жила на Нижне-Федоровской улице в деревянном двухэтажном доме. Это была высокая женщина, лет сорока пяти. Худая и плоская, она чем-то напоминала высушенную рыбу. Это сходство еще увеличивали ее серые, круглые, навыкате глаза, похожие на глаза морского окуня. Людмила Густавовна имела чувствительный и мечтательный характер. Она зачитывалась слезливыми немецкими романами и особенно любила, когда в книгах было написано про любовь и всё кончалось свадьбой. Она была слезлива и жалостлива. Жалела людей, жалела сорванные цветы, жалела животных. В ее квартире всегда находили пристанище голодные, облезлые кошки, собаки с перебитыми лапами и отдавленными хвостами. Она их лечила, откармливала и снова выпускала на улицу. Все вещи Людмила Густавовна называла ласкательными именами: чашечка, стульчик, ложечка, подушечка. А своих жильцов - студентов - звала не иначе, как "деточки" и "голубчики", хотя этим деточкам было по двадцати с лишком лет. Получив письмо из Уржума, Людмила Густавовна стала с нетерпением ждать приезда Сергея. Она вообразила, что "сиротка" должен быть обязательно худеньким, бледненьким, золотоволосым мальчиком, таким, какими обычно изображались сиротки в старинных слезливых романах. - Бедное дитя! - говорила она про Сергея, еще не зная его. - Бедное дитя! Однажды утром с черного хода кто-то резко позвонил. Людмила Густавовна пошла сама отпирать дверь, так как кухарка ее ушла на рынок. На площадке стоял паренек лет пятнадцати. Это был широкоплечий крепыш, смуглый, с темными насмешливыми глазами и большим лбом. Старая фуражка была сдвинута на затылок, из-под нее виднелись густые темные волосы, подстриженные ежиком. Короткое выцветшее приютское пальтишко не сходилось на груди. В руках он держал небольшую корзинку с вещами. - Ты кто? - спросила Людмила Густавовна, с удивлением и даже с испугом разглядывая паренька. - Сергей Костриков. - Сиротка?.. Из Уржума? - Из Уржума. - Так это, значит, ты? Ну, входи, входи, - растерянно сказала Людмила Густавовна, впуская Сергея в кухню. "Сиротка" показался ей что-то слишком уж здоровым, сильным и веселым. - Послушай, а ты правда сиротка? - сомневаясь, спросила Людмила Густавовна, пристально разглядывая своего нового жильца. - Сирота, - ответил Сергей. - Ну что ж, садись, - сказала Людмила Густавовна и стала расспрашивать его о своем двоюродном брате Польнере и об Уржуме, где она гостила, когда была еще совсем юной девушкой. Сергей глядел в пол и медленно отвечал на вопросы. Он не всё понимал из того, что говорила Людмила Густавовна, - она трещала, как сорока, да к тому же еще и шепелявила. Скоро вернулась кухарка с рынка. Людмила Густавовна велела напоить Сергея чаем и, чтобы обдумать, куда поместить нового жильца, пошла в свою комнату, тесно заставленную старинной плюшевой мебелью. Толстая усатая старуха-кухарка оказалась разговорчивой и добродушной. - Значит, учиться приехал? Хватишь ты, парень, соленого до слез с этим ученьем. Бедному человеку учиться карман не дозволяет. Бедному мастеровать надо: в плотники, в столяры, в сапожники итти. Старуха долго философствовала о судьбе бедняков и под конец рассказала Сергею печальную историю о том, как в прошлом году в их доме умер от чахотки молодой студент: - Лицо у него было желтое, ровно восковое, нос острый. Бежит бывало утром голодный, на свои лекции торопится. Сапоги драные, шинель на рыбьем меху... Пока Сергей пил чай, Людмила Густавовна сидела в своей комнате, обдумывая, куда поместить нового жильца. Но как ни прикидывала, как ни раздумывала, для Сергея находилось только одно место - в темном коридоре. Там стоял небольшой сундук, покрытый выцветшим ковром. Над сундуком висели завернутые в простыни две картины и шелковый зонтик в сером чехле. Здесь же в углу на ватной подстилке жила старая слепая кошка. Людмила Густавовна вышла на кухню и объявила Сергею свое решение: он будет спать в передней на "сундучке", а заниматься может вечером на кухне после того, как все отужинают и кухарка вымоет и уберет посуду. Вечером в квартиру начали собираться студенты. Они возвращались с занятий. Всего жильцов у Людмилы Густавовны было шесть человек. В этот вечер, выйдя на кухню, жильцы увидели там темноволосого смуглого мальчика. Он сидел у окна и читал какую-то книжку. Долго пришлось в первый вечер Сергею ждать на кухне, пока все улягутся спать и перестанут ходить через коридор. Когда, наконец, в квартире всё утихло, Сергей пошел устраиваться на новом месте. Сундук оказался слишком коротким. Спать на нем можно было только свернувшись клубочком. Постель была жесткая, а от матраца почему-то пахло керосином. Сергей долго ворочался и никак не мог уснуть на новом месте. Только под самое утро он заснул крепким сном. Занятия в Казанском промышленном училище начинались ровно в восемь часов утра. А так как Сергей жил в другом конце города, то вставать ему приходилось рано. Кухонные часы с растрескавшимся циферблатом показывали только половину седьмого, когда он просыпался. На умывание и сборы у него уходило не больше десяти минут. Сапоги он надевал в самую последнюю минуту, а до того ходил по кухне и по коридору босиком. Польнер на прощание перед его отъездом из Уржума дал ему такой наказ: учиться на круглые пятерки... и беречь сапоги. - В большом городе подметки быстро изнашиваются. Зря по городу не гоняй! И Сергей зря не бегал. Но как убережешь подметки, когда от дома до училища, с Нижне-Федоровской улицы до Арского поля, надо было тащиться такую даль! Хорошо еще, если на улицах сухо, а дождь и слякоть - совсем для сапог погибель. Размокнут, раскиснут так, что и до утра не просушишь. А погода, как назло, становилась с каждым днем всё хуже и хуже. - Отошли ясные деньки, - ворчала по утрам старуха-кухарка, зажигая коптилку. - Теперь как примется, так уж и будет и будет лить без конца, покуда снегу бог не пошлет. Кряхтя и позевывая, старуха принималась ставить самовар и только тут замечала в потемках Сергея. - А ты, ученый, уж и в поход собрался... Вымокнешь, парень, как рыба. Хоть бы чаю дождался, у меня самовар мигом поспеет. Но Сергею некогда было дожидаться чая. Он нахлобучивал фуражку, поднимал узенький воротник своего пальтишка и выходил на мокрую, холодную улицу. Керосиновые фонари мигали на ветру. Кое-где в деревянных низеньких домишках были тускло освещены окна, и с улицы видно было, как за ситцевыми занавесками двигаются тени - там собирались на работу. Итти Сергею было трудно. Ноги разъезжались. Под сапогами чавкала и хлюпала жирная грязь. Чернели глубокие лужи. Сергей то обходил их сторонкой, то перепрыгивал через них, стараясь не промочить сапог. Шел он быстро, размашисто, но всё-таки успевал заметить многое, что попадалось на пути. А больше всего привлекало его взгляд окно писчебумажного магазина, где за стеклом между коробками почтовой бумаги и горками записных книжек лежала раскрытая готовальня. До чего же она была хороша! Футляр черный, подкладка малиновая, бархатная, а на бархате так и блестят два циркуля. Один измерительный, другой чертежный. Рядом с циркулем - два рейсфедера, и здесь же большой стальной транспортир, стальная линеечка и футлярчик для карандашей. А рядом с готовальней в том же окне лежало штук пятнадцать лекал самой причудливой формы, - они, видно, продавались вместе с готовальней. Может, даже за ту же цену. Эх, с этой готовальней можно было бы такие чертежи делать, что сам Жаков - учитель черчения - и тот бы не придрался. Да еще хорошо бы столик отдельный где-нибудь раздобыть, хоть маленький. А то приходится работать за кухонным столом. Того и гляди сальное пятно на чертеж посадишь.
| |
| |
Просмотров: 425 | | |
Всего комментариев: 0 | |